Время от времени, когда я читаю новости или смотрю новостные ролики, на меня накатывает чувство ненастоящести происходящего, - не в том смысле, что этого на самом деле нет, я сплю и вижу сны, а в том, что эти люди на самом деле так не думают или делают что-либо, исходя из двух или даже трех взаимоисключающих ментальных структур. В общем, что они не живут в обществе, а играют в жизнь в обществе: "Вот, посмотрите, мы националисты, мы будем делать то-то и говорить так-то", "А мы, - религиозное сообщество, мы такие религиозные, мы верим в то-то и то-то, смотрите, не оскорбите наши религиозные чувства!" и т.д. Подобный эффект можно наблюдать, долго повторяя одно и то же слово: оно в конце концов теряет смысл и начинает звучать странно и непривычно. Социальное существование без сомнения предполагает распределение ролей и определенную игровую составляющую, но при ее гипертрофии все это теряет смысл, и на языке остается только вкус "маскарада".
Характерным оттенком этого вкуса является игровое расщепление дискурса, работающее точно так, как описал Фрейд: 1) Я не брал у тебя кастрюлю, 2) Я вернул тебе ее в целости и сохранности, 3) Когда ты мне ее дал, она была уже дырявая. Две самые актуальные в последние пару недель темы, связанные с РПЦ, а именно Дары Волхвов и Кураевские скандалы, демонстрируют этот «маскарад» как нельзя лучше, что является признаком дискурсивного кризиса. Сравните: 1) Как заявил Патриарх Кирилл, Дары Волхвов подлинные, были бережно сохранены Богородицей и переданы Иерусалимской Церкви, это величайшая реликвия и т.д. 2) Для верующего человека не имеет значения, подлинные они или неподлинные, поскольку вера должна только укрепляться через реликвии, а не основываться на них. Количество публикаций, излагающих пункт 2), превзошло не только пределы и беспредельности здравого смысла, но и любую веру. С другой стороны: 1) Никаких гомосексуалов в РПЦ нет, Кураев лжет 2) Они есть, но нет никакого «голубого лобби», Кураев лжет, 3) Они есть, но нет никакого «голубого лобби»; Кураев частично говорит правду, но для соборного организма церкви было бы здоровее, если бы он молчал.